Окошки детства

«Волна» рассказывает о творчестве жительницы Зеленоградска Ады Павловны Бабич

Ада — старшая из четырех детей в семье Павла Григорьевича и Екатерины Семёновны Бумагиных. Девочка родилась перед самой войной — в 1940 году в Сумской области. Отец был военнослужащий, поэтому семья вскоре переехала, впрочем, во время службы где только не пришлось жить. Отец Павел Григорьевич Бумагин служил в летных войсках. Во время Великой Отечественной войны его часть не принимала участия в боевых действиях. Майор Бумагин служил на южной границе нашей страны, в частности, нес службу по охране иранско-советской границы. После войны отца в 1952 году перевели в Калининградскую область.

«В Зеленоградск я переехала в 1972 году, — рассказала Ада Павловна, — выучилась на экономиста — сначала училась в Калининградском политехникуме, потом заочно окончила Ленинградский институт им. Энгельса. Всю жизнь работала, вышла на пенсию в 1995 году. Когда появилось больше свободного времени, стала писать рассказы. Иногда воспоминания «приходили» так настойчиво, что я не могла спать. Однажды, уже разозлившись, встала в три часа ночи и записала их на бумагу. Мне стало легче, и я спокойно уснула. Так и повелось. Все эти воспоминания я называла «окошками». Потом выпустила книгу с таким названием «Окошки детства». Пишу о детстве, людях, природе.

На сайте Проза.ру у меня есть своя страничка, там опубликовано более двухсот моих произведений — рассказов, юмористических миниатюр, стихотворений. Записывать рассказы я стала для моих внуков. Старшая Евгения работает в школе, преподает биологию, средняя Александра — художник, внук Владик — студент».

Ада Павловна прислала несколько рассказов из сборника «Окошки памяти», которые мы публикуем.

Американская тушенка

Я — на руках у мамы. Прижимаюсь к ней, обнимаю ее за шею, поворачиваю голову и вижу... падающий за высоким забором столб. Разлетающиеся вверх кирпичи.

Очевидно, взрыв. Звуки выкинуты из памяти. Поднимающееся вверх пламя. Страшное, огромное. Темнота, наступившая после яркой вспышки.

Спускаемся вниз по ступенькам. Землянка до предела забита людьми.

Дышать очень трудно. Запах потных гимнастерок, сапог. В середине землянки красноватым язычком светится коптилка, сделанная из снарядной гильзы.

Духота. Но какой необычайно вкусный запах вдруг потек среди этой давки?!

Я вижу, как из приплюснутой банки большим ножом достают и кладут на кусок хлеба что-то такое розовое и аппетитное.

На всю жизнь запомнила вид лакированной банки с яркой картинкой — розовые кусочки «колбасы».

Спрашивала маму об этом случае. Она: «Не может быть! Ты не могла этого помнить, наш эшелон бомбили, станцию бомбили, а тебе не было еще и года». Шел 1941 год.

Колбаса же в банках, поставленная американцами в 1970 году, оказалась действительно очень вкусной и точно в такой же упаковке и с таким же, сохранившимся в моей памяти, запахом. 

Сахар

Папа взял меня за руку, повел по палубам. Вот он закурил, отпустив меня. Сидят, прижавшись к переборке, солдаты. Все разуты. Рядом с ними стоят разбитые сапоги, растоптанные ботинки, сушатся портянки, обмотки. Лица, как земля, — серые, уставшие. Колючие глаза.

Один дедушка с усами подзывает меня пальцем, вытаскивает из кармана кисет с махоркой. Раскрывает его и... подает мне маленький, весь в махре, кусочек сахара.

Я не беру. Мне запрещено у кого бы то ни было что-нибудь брать.

А «дедушка» печально так говорит: «Возьми, возьми, доченька, это сладко. Может, и моим дочуркам кто-то даст...».

В столовой

Мама берет меня на работу в свою столовую. Она прячет меня за большими весами и ящиками. Предупреждает: «Адочка, смотри, чтобы тебя начальник не увидел. Он меня уволит, и у нас не будет хлеба». Мне плохо стоять, но я не двигаюсь. Вдруг вижу, проходит дядя в блестящих сапогах, в фуражке, в белом пиджаке поверх гимнастерки.

Всё. Сердце замерло. Наверное, мамин начальник. Он берет меня за ручку, выводит из-за ящика и весов, спрашивает: «Ты чья?».

Молчу. Разве можно сказать? Маму тогда точно уволят. Спрашивает: «А мама и папа у тебя есть?». Согласно мотаю головой. Показываю на карту, говорю: «Москва!». Удивлен, такая кроха, а знает и показывает столицу. Поднимает меня на руки. Показываю на портреты и называю: «Сталин, Ленин». Начальник сажает меня на стул, а сам выходит и велит мне его ждать. Что будет?

Входит. В руке ломоть белого-белого хлеба.

На нем намазано что-то белое. Дает: «Ешь!».

Надо слушаться, ведь мамин начальник.

Какое необычное, нежное на таком большом куске, и все мне!

Я впервые попробовала сливочное масло. В хлебе нет колючек. Такая еда во рту растекается. Как безбожно быстро уменьшается кусок! Еще бы столько! Но он кончился...

Дяденька дает мне конфеты. Такое я видела. Я подставляю кармашки, что там, руки... Кармашки полны. Не задумываясь, поднимаю подол платьишка.

Он хохочет. В это время заглядывает испуганная мама. Несчастная такая входит.

А дядя говорит: «Ага, так вот твоя мама!». Он хвалит меня.

— Я ему все, что могла, выкладывала, лишь бы про маму не спрашивал. Стихи читала. Когда поняла, что обошлось, назвала фамилию и имена родителей.

С тех пор меня на работу больше не брали, я сидела дома одна и ждала родителей. Плакала, скучая.

На снимке: Ада с родителями